— Да, господа, бывали на моей улицѣ праздники — да еще какіе! неизбѣжно говорилъ онъ всѣмъ и каждому, кто присутствовалъ въ общей залѣ. Оно, впрочемъ, если сказать правду, мы знаемъ и теперь; гдѣ раки то зимуютъ. Сынъ мой, судари мои, президентствуетъ, въ настоящую минуту, въ Бенгаліи, въ качествѣ главнаго судьи при Рамгунгѣ, и получаетъ, съ вашего позволенія, четыре тысячи рупій ежемѣсячнаго дохода. Дочь моя ужь давно бы могла быть полковницей, если бы захотѣла. Мнѣ стоитъ только присѣсть, да настрочить векселёкъ отъ имени моего сына, бенгальскаго судьи, судари мои, и Ротшильдъ завтра же пришлетъ мнѣ десять тысячь фунтовъ чистаганомъ. Но я не хочу этого. Да и незачѣмъ. Надлежитъ, судари мои, хранить фамильную гордость.
На грѣхъ мастера нѣтъ. Вы и я, любезный мой читатель, можемъ современемъ испытать бѣдственную участь этого старца; развѣ мало у насъ пріятелей, окончательно раздружившихся съ фортуной? Какъ знать? Прійдетъ, можетъ быть, пора, когда счастіе отступится и отъ насъ: духъ нашъ ослабѣетъ, силы упадутъ, энергія исчезнетъ, и мѣсто наше на подмосткахъ житейскаго базара займутъ люди лучшіе, поколѣніе свѣжее и молодое. Смиренно мы уступимъ имъ дорогу, и снизойдемъ въ послѣдніе ряды. Тогда ближній вашъ, быть-можетъ, съ гордостью отвернется отъ васъ, или, что въ мильйонъ разъ хуже, снисходительно и съ покровительствующимъ видомъ протянетъ вамъ свою пару пальцевъ и, какъ-скоро вы обернетесь къ нему спиною, онъ скажетъ съ запальчивымъ презрѣніемъ: «вотъ онъ, безталанный горемыка! Сколько надѣлалъ онъ безразсудныхъ промаховъ въ своей жизни! Сколько выпустилъ изъ рукъ счастливыхъ случаевъ къ поправленію своихъ обстоятельствъ!»
Очень хорошо, милостивые государи. Я держусь собственно того мнѣнія, что коляска съ четверкой вороныхъ и три тысячи фунтовъ годового дохода едва-ли составляютъ главнѣйшую и существенную цѣль существованія нашего на сей землѣ. Если тутъ иной разъ цвѣтетъ и благоденствуетъ какой-нибудь шарлатанъ съ пустымъ пузыремъ на плечахъ, вмѣсто разумной головы; если какой-нибудь кувыркающійся паяцъ перебиваетъ весьма часто дорогу благороднѣйшему, умнѣйшему и честнѣйшему изъ насъ, то чортъ бы побралъ эту коляску съ четверкой вороныхъ, и я ужь лучше стану ходить пѣшкомъ и глодать черствую корку хлѣба въ твердой увѣренности — о; любезный собратъ мой! что дары и наслажденія житейскаго базара не стоятъ, собственно говоря, даже моего мизинца… Но мы ужь, кажется, выступили слишкомъ далеко изъ предѣловъ нашей исторіи.
Обстоятельства еще могли бы поправиться, еслибъ мистриссъ Седли была женщина съ энергіей и проницательнымъ умомъ. Какъ-скоро мужъ ея обанкротился, ей бы слѣдовало, по моему мнѣнію, нанять большой домъ, и прибить на окнахъ объявленіе, что вотъ, дескать, такая-то особа отдаетъ для холостыхъ джентльменовъ весьма удобные покойчики внаймы съ прислугой, мебелью и со столомъ. Старикъ Седли могъ бы, въ такомъ случаѣ, разыгрывать съ большимъ успѣхомъ скромную роль мужа хозяйки за общимъ столомъ; онъ былъ бы, въ нѣкоторомъ смыслѣ, титулярнымъ лордомъ и намѣстникомъ, опекуномъ, супругомъ и кухмистеромъ, словомъ сказать — истиннымъ бульдогомъ съѣстного заведенія. Мнѣ случалось видѣть на своемъ вѣку джентльменовъ очень умныхъ и благовоспитанныхъ, съ блестящими надеждами, изящными манерами и притязаніямй на знаменитость: въ молодости они путешествовали по всѣмъ ресторанамъ и трактирамъ, кутили очертя голову и держали на своихъ псарняхъ богатѣйшія своры собакъ для джентльменской охоты; но потомъ, въ лѣта зрѣлаго мужества, укротивъ буйные порывы сердца и ума, они смиренно рѣзали баранину за столомъ какой-нибудь брюзгливой хрычовки, и даже гордились тѣмъ, что президенствовали за этимъ столомъ. Но мистриссъ Седли, къ великому сожалѣнію, не имѣла духа ниспуститься до этой дымной сферы, и ей не приходило въ голову, чтобъ такая особа, какъ она, могла печатать о себѣ объявленія въ газетѣ Times. Безропотно возлегла она на пустынномъ берегу, куда выбросила ее бурная фортуна, и — каррьера старой четы кончилась однажды навсегда.
Не думаю, впрочемъ, чтобъ старикъ и старушка были положительно несчастны. Они только ужь черезчуръ подняли носъ и загордились въ своемъ паденіи гораздо больше; чѣмъ въ эпоху процвѣтанія и славы. Мистриссъ Седли была всегда великою персоной для домовой хозяйки, мистриссъ Клеппъ; когда она спускалась въ ея нижній департаментъ, или проводила съ нею время на кухнѣ. Рѣзвая дѣвушка-ирлаидка, Бетти Фленегенъ, служила особымъ предметомъ наблюденія для мистриссъ Седли. Ленты и шляпки миссъ Бетти, ея назойливость и праздность, ея безмѣрная расточительность кухонныхъ ножей, неумѣренное потребленіе сахару, чаю и такъ далѣе, занимали и забавляли хлопотливую старушку почти въ такой же степени, какъ дѣянія ея прежней домашней челяди, когда были у ней и Самбо, и кучеръ, и грумъ; и каммердинеръ, и ключница, и горничная, и судомойка — и цѣлый полкъ домашнихъ слугъ и служанокъ, о которыхъ мистриссъ Седли любила говорить разъ по сту въ день. Но кромѣ дѣвушки-ирландки, мистриссъ Седли предоставила себѣ и право, и обязаныость подвергать своему строгому суду всѣхъ дѣвокъ и служанокъ; имѣвшихъ жительство на Виллахъ Аделаиды. Она знала притомъ, аккуратно или нѣтъ, тотъ или другой жилецъ выплачиваетъ свои квартирныя деньги, и какъ вообще ведетъ себя семейство этого жильца. Съ негодованіемъ отступала она въ сторону, когда мимо проходила актрисса, мистриссъ Ружмонтъ, съ своей безпутной семьей, и высоко задирала голову, когда мистриссъ Пестлеръ, аптекарша и докторша, проѣзжала мимо ея воротъ въ докторской одноколкѣ своего супруга. Весьма часто вступала она въ продолжительную бесѣду съ мелочнымъ лавочникомъ относительно доброкачественности брюквы и рѣпы, составлявшей любимое кушанье ея супруга. Нерѣдко она дѣлала визиты въ лавку мясника, который могъ вѣроятно продать сотню быковъ гораздо скорѣе чѣмъ, мистриссъ Седли покупала у него баранину и говяжье филе для своего жареного. Въ дни воскресные и праздничные, мистриссъ Седли, сообщивъ извѣстныя наставленія относительно приготовленія картофельнаго соуса, наряжалась въ свое лучшее платье, слушала обѣдню, и вечеромъ неизмѣнно читала нравственныя сочиненія Блера.