— Вишь, вишь, какую подтибрилъ себѣ синичку этотъ чопорный штукарь! сказалъ сэръ Питтъ послѣ обмѣна этихъ родственныхъ привѣтствій. Ну, что онъ подѣлываетъ съ тобой, моя крошка? Читаетъ по вечерамъ «Восторгнутые Классы»!.. э? Учитъ сочинять памфлеты… гмъ?.. Рюмочку малвазіи для леди Дженни, Горроксъ, свинья! Этакой балбесъ!.. Вы у меня недолго погостите, моя крошка: скучно вамъ будетъ, да и я пропаду съ тоски съ твоимъ чопорнымъ муженькомъ. Старъ я сталъ, моя милая, прихотливъ малую толику и брюзгливъ немножко: люблю поѣсть, попить, покурить и поиграть въ криккетъ, если приведется съ кѣмъ.
— Я умѣю играть въ криккетъ, сэръ, сказала леди Дженни улыбаясь. Я игрывала съ папа и тетушкой миссъ Кроли: не такъ ли, мистеръ Кроли?
— Леди Дженни, сэръ, играетъ повременамъ въ эту игру, къ которой, какъ вы говорите, у васъ особое пристрастіе, сказалъ мистеръ Питтъ серьёзнымъ тономъ.
— Играетъ, аль нѣтъ… мнѣ все-равно: здѣсь не мѣсто этой пичужкѣ. Ступайте-ка лучше въ Модбери; и погостите у мистриссъ Рипсеръ, или, ужь лучше, идите въ Пасторатъ, и попросите мистера Бьюта приготовить вамъ обѣдъ. Онъ съ ума сойдетъ отъ радости, когда увидитъ васъ. Бьютъ вѣдь такъ много обязанъ вамъ за то, что вы подтибрили денежки у этой старухи. Ха, ха, ха! На этотъ капиталецъ, авось, вы поправите усадьбу, когда меня не станетъ.
— Я замѣчаю, сэръ, сказалъ мистеръ Питтъ, возвысивъ голосъ, что ваши люди своевольно рубятъ строевой лѣсъ въ нашемъ паркѣ.
— Да-съ, да, такъ точно, погода все стоитъ чудовая, какой лучше и желать нельзя для эфтой поры, отвѣчалъ сэръ Питтъ, притворяясь глухимъ. Старъ я сталъ, Питтъ, старъ и дряхлъ, любезный. Чему тутъ дивоваться? Вѣдь тебѣ ужь самому скоро стукнетъ подъ пятьдесятъ… А вѣдь онъ еще смотритъ такимъ козыремъ, леди Дженни: не правда ли? Вотъ оно что значитъ быть трезвымъ, и вести, такъ сказать, нравственную жизнь. Я — совсѣмъ другая статья: дожилъ до восьмидесяти лѣтъ, и… хи, хи, хи!
И сэръ Питтъ закатился веселымъ смѣхомъ. Затѣмъ онъ понюхалъ табаку, и взглянулъ умильными глазами на свою невѣстку.
Мистеръ Питтъ попробовалъ еще разъ навести рѣчь на порубку лѣса; но баронетъ внезапно оглохъ опять на оба уха.
— Охъ, Питтъ, сынъ ты мой любезный, старѣюсь я со дня на-день, и всю эту зиму была у меня ужасная ломота въ поясницѣ. Я недолго здѣсь останусь, но все же я радъ тебя видѣть, невѣстка. Личико твое мнѣ нравится, леди Дженни; хорошо, право, что ты нисколько не похожа на эту костлявую Бинки. Я дамъ тебѣ чудесную вещицу, моя милая, чтобы, этакъ, знаешь, было тебѣ въ чемъ представиться, какъ слѣдуетъ.
И онъ поковылялъ черезъ комнату къ буфету, откуда, немного погодя, вытащилъ небольшую старую шкатулку, гдѣ хранились драгоцѣнные брильянты.
— Возьми это на память, моя милая, сказалъ баронетъ. Эта вещица принадлежала моей матери, и потомъ перешла къ первой леди Бинки. Брильянты — прелесть!.. никогда ихъ не давалъ я этой дочери торгаша желѣзнымъ хламомъ, никогда. Возьми ихъ и припрячь поскорѣе, сказалъ онъ, всовывая шкатулку въ руки невѣстки, и тщательно притворяя дверь кабинета. Въ эту минуту, буфетчикъ Горроксъ принесъ завтракъ на серебряномъ подцосѣ.
— А что это вы, сударь, изволили дать Питтовой женѣ? сказала Кукла въ лентахъ, когда мистеръ Питтъ и леди Дженни оставили стараго джентльмена.
Это была миссъ Горроксъ, буфетчикова дочка, камень претыканія и соблазна для всего графства, леди, распоряжавшаяся почти безусловно всѣми предметами на «Королевиной усадьбѣ«.
Появленіе и постепенное возвышеніе этой Куклы на «Королевиной усадьбѣ«приводило въ крайнее смущеніе и негодованіе всѣхъ членовъ фамиліи Кроли. Кукла открыла себѣ входъ въ сберегательную кассу Модбери, и завѣдывала всѣми счетами сэра Питта. Кукла появилась всюду на публичныхъ гуляньяхъ, и вся домашняя челядь въ джентльменскомъ замкѣ находилась подъ вѣдѣніемъ Куклы. По ея прихотямъ и произволу отпускались, одинъ за другимъ, всѣ прежніе служители замка. Шотландскій садовникъ еще одинъ оставался при домѣ, и съ гордостію продолжалъ воздѣлывать оранжереи и теплицы, получая отъ нихъ порядочный доходъ на соутамптонскомъ рынкѣ, куда отвозилъ онъ всѣ произведенія сада, взятого имъ на аренду. Кукла добралась и до него. Въ одно прекрасное утро, онъ засталъ ее за опустошеніемъ оранжерейныхъ продуктовъ, и получилъ сильнѣйшую оплеуху, когда вздумалъ вступиться за свою собственность. На этомъ основаніи, шотландскій садовникъ, его жена и дѣти, единственные обитатели Королевиной усадъбы, принуждены были убираться по-добру, по-здорову, куда глаза глядятъ, со всѣмъ своимъ скарбомъ и движимымъ имуществомъ. джентльменскій садъ опустѣлъ и заглохъ. Цвѣтники бѣдной леди Кроли превратились въ безобразный пустырь, гряды заросли крапивой и полынью. Только двое или трое изъ прежнихъ слугъ еще прозябали безъ всякой цѣли на своихъ мѣстахъ. Конюшни и другія службы стояли пусты и заперты въ полуразрушенномъ видѣ. Сэръ Питтъ жилъ одиноко, затворнически, упиваясь по ночамъ въ обществѣ Горрокса, своего буфетчика (или домоправителя, какъ онъ самъ называлъ себя теперь) и несчастной его дочери. Прошло для нея время, когда она ѣздила въ Модбери на простой крестьянской телѣгѣ; и униженно раскланивалась со всѣми рыночными торговками. Отъ стыда или отъ презрѣнія къ своимъ сосѣдямъ, старый философъ-циникъ почти никогда не выѣзжалъ изъ предѣловъ «Королевиной усадьбы». Но ябеды и сутяжничество продолжались. Сэръ Питтъ Кроли ссорился съ своими агентами и бранилъ своихъ фермеровъ черезъ письма. Дни свои проводилъ онъ въ корреснонденціи, и перо его скрипѣло неутомимо. Адвокаты и констебли допускались къ нему не иначе, какъ посредствомъ Куклы, принимавшей всѣхъ этихъ дѣловыхъ людей въ ключницыной комнатѣ у грязнаго крыльца, черезъ которое только и можно было найдти доступъ къ хозяину дома. Между-тѣмъ, душевныя безпокойства баронета увеличивались съ каждымъ днемъ, и всѣ окружающіе его предметы принимали самый мрачный колоритъ. Развалиной становился домъ, разваливался и сэръ Питтъ Кроли.